Понаблюдал я в интернете за молодыми писателями... сетевыми писателями... в...
Понаблюдал я в интернете за молодыми писателями... сетевыми писателями... в процессе обсуждения текстов и выкладки оных...
И пригрезилось мне такое...
"Александр Сергеевич вбежал в курительную и, разжигая трубку, воскликнул:
— Друзья, сегодня стартану! Надоели стихи, запускаю цикл прозы! Под псевдонимом Иван Петрович Белкин!
Он захихикал, призывая друзей повеселиться.
— Ну и зря, — сказал Дельвиг веско. — Теряешь наработанную фан-базу. У тебя сколько постоянных читателей? То-то! А тут «Белкин»... Кто он, хоть князь какой?
— Помещик, молодой. Помер уже.
— Совсем глупо, — покачал головой Кюхля. — Кто ж будет читать помещика, да ещё и покойника... Тебе видней, конечно...
Пушкин побагровел, и Кюхля осекся. Чуть что – и его лучший друг мог потребовать стреляться. Он быстро поправился:
— Ты лучше стишки скабрезные выложи, а? «Царь Никита жил когда-то...» Огонь ведь, а не стихи!
— Времена нынче изменились, — мрачно сказал Пушкин. — С девкам баловаться можно, а вот писать про это... Синод сразу на дыбы встаёт. Нет! Только проза! Повести Белкина. Первая – про дуэлянта, «Выстрел».
— Это ничего, — кивнул Кюхля. — Это в моде. И ты материал знаешь хорошо!
— Там такой аристократ, поссорился с крутым стрелком, который всегда попадал в цель...
— Про попаданца — шикарно! — согласился Вяземский. - Всегда в моде!
— Вторая, — сказал ободренный Пушкин, — «Метель», про девицу, которая в метель случайно не с тем обвенчалась, а потом оказалось, что не зря, короче — чувства, страсти...
— Ромфант, — согласился Вяземский. — Романтическая фантасмагория. Девицы оценят!
Пушкин закивал. Уселся, выпустил из трубки клуб дыма.
— Третья история — «Гробовщик». Мертвецы ожившие...
— Зомби всех давно достали, — пробормотал Пущин. — И Синод не одобрит.
— А это всё по итогу дурной сон будет!
Друзья уставились на Пушкина.
— Друг мой, — сказал Пущин. — Читатели такого не прощают. Тебе виднее, но... Что дальше?
— «Станционный смотритель», — мрачно сказал Пушкин. — У станционного смотрителя красавица-дочка четырнадцати лет, рассказчик целуется с ней в сенях, а потом её тайно увозит гусар...
В курительной повисла тишина.
— Сашка, ты с ума спятил? — спросил Кюхля. — Это вообще педофилия!
— Нет-нет, — вступился Дельвиг. — Если зло будет наказано, а девица возвращена к отцу...
— Она приехала на его могилу богатой счастливой барыней с тремя детьми! — рявкнул Пушкин.
— В ссылку загремишь, — кивнул Кюхля. — Ей-Богу... В Сибирь или на Кавказ. Просись на Кавказ, там подобные нравы менее порицаемы...
Друзья засмеялись, пытаясь скрыть неловкость.
— И пятая история, — мрачно сказал Пушкин. — Самая лучшая. «Барышня-крестьянка». Значит, есть одна барышня бойкого нрава...
— Совершеннолетняя? — осторожно уточнил Пущин.
— Вполне, ей семнадцать! Она переодевается крестьянкой, общается с соседом, тот влюбляется, не сразу узнаёт её в истинном облике...
— Ну, в духе итальянского карнавала, — пробормотал Давыдов. — Это тебя рассказы Натальи Дуровой вдохновили? Пусть уж тогда переодевается девица в юношу, а потом уходит на войну под видом корнета... Всё веселее и правдоподобнее! Все ценят храброго юношу, но вздыхают и говорят: «Ах, девкой был бы краше...» И вот однажды...
Пушкин ожёг Давыдова суровым взглядом и тот замолчал. Вызывать Давыдова на дуэль Пушкин побаивался, но Давыдов всё же понял, что перегнул палку.
— Короче, стартую у Сытина, поглавно, — сказал Пушкин. — Проду буду выдавать раз в неделю. Поддержите репостами?
— Да! Конечно! Непременно! Всяко сразу! — заголосили друзья.
Пушкин встал, выбил трубку и гордо вышел из курительной.
— Ну-ну, — сказал старик Жуковский. Все ценили его за мудрость и то радушие, с которым старец относился к юным авторам. Хоть Жуковскому и стукнуло уже сорок, но он не чурался молодежи. — Не взлетит!
— Не взлетит, — поддержал Кюхля.
— Ещё и псевдоним дурацкий, — вздохнул Пущин. — Белкин, ну надо же такое удумать!
И коллеги Александра Сергеевича, не сговариваясь, потянулись за бокалами".
И пригрезилось мне такое...
"Александр Сергеевич вбежал в курительную и, разжигая трубку, воскликнул:
— Друзья, сегодня стартану! Надоели стихи, запускаю цикл прозы! Под псевдонимом Иван Петрович Белкин!
Он захихикал, призывая друзей повеселиться.
— Ну и зря, — сказал Дельвиг веско. — Теряешь наработанную фан-базу. У тебя сколько постоянных читателей? То-то! А тут «Белкин»... Кто он, хоть князь какой?
— Помещик, молодой. Помер уже.
— Совсем глупо, — покачал головой Кюхля. — Кто ж будет читать помещика, да ещё и покойника... Тебе видней, конечно...
Пушкин побагровел, и Кюхля осекся. Чуть что – и его лучший друг мог потребовать стреляться. Он быстро поправился:
— Ты лучше стишки скабрезные выложи, а? «Царь Никита жил когда-то...» Огонь ведь, а не стихи!
— Времена нынче изменились, — мрачно сказал Пушкин. — С девкам баловаться можно, а вот писать про это... Синод сразу на дыбы встаёт. Нет! Только проза! Повести Белкина. Первая – про дуэлянта, «Выстрел».
— Это ничего, — кивнул Кюхля. — Это в моде. И ты материал знаешь хорошо!
— Там такой аристократ, поссорился с крутым стрелком, который всегда попадал в цель...
— Про попаданца — шикарно! — согласился Вяземский. - Всегда в моде!
— Вторая, — сказал ободренный Пушкин, — «Метель», про девицу, которая в метель случайно не с тем обвенчалась, а потом оказалось, что не зря, короче — чувства, страсти...
— Ромфант, — согласился Вяземский. — Романтическая фантасмагория. Девицы оценят!
Пушкин закивал. Уселся, выпустил из трубки клуб дыма.
— Третья история — «Гробовщик». Мертвецы ожившие...
— Зомби всех давно достали, — пробормотал Пущин. — И Синод не одобрит.
— А это всё по итогу дурной сон будет!
Друзья уставились на Пушкина.
— Друг мой, — сказал Пущин. — Читатели такого не прощают. Тебе виднее, но... Что дальше?
— «Станционный смотритель», — мрачно сказал Пушкин. — У станционного смотрителя красавица-дочка четырнадцати лет, рассказчик целуется с ней в сенях, а потом её тайно увозит гусар...
В курительной повисла тишина.
— Сашка, ты с ума спятил? — спросил Кюхля. — Это вообще педофилия!
— Нет-нет, — вступился Дельвиг. — Если зло будет наказано, а девица возвращена к отцу...
— Она приехала на его могилу богатой счастливой барыней с тремя детьми! — рявкнул Пушкин.
— В ссылку загремишь, — кивнул Кюхля. — Ей-Богу... В Сибирь или на Кавказ. Просись на Кавказ, там подобные нравы менее порицаемы...
Друзья засмеялись, пытаясь скрыть неловкость.
— И пятая история, — мрачно сказал Пушкин. — Самая лучшая. «Барышня-крестьянка». Значит, есть одна барышня бойкого нрава...
— Совершеннолетняя? — осторожно уточнил Пущин.
— Вполне, ей семнадцать! Она переодевается крестьянкой, общается с соседом, тот влюбляется, не сразу узнаёт её в истинном облике...
— Ну, в духе итальянского карнавала, — пробормотал Давыдов. — Это тебя рассказы Натальи Дуровой вдохновили? Пусть уж тогда переодевается девица в юношу, а потом уходит на войну под видом корнета... Всё веселее и правдоподобнее! Все ценят храброго юношу, но вздыхают и говорят: «Ах, девкой был бы краше...» И вот однажды...
Пушкин ожёг Давыдова суровым взглядом и тот замолчал. Вызывать Давыдова на дуэль Пушкин побаивался, но Давыдов всё же понял, что перегнул палку.
— Короче, стартую у Сытина, поглавно, — сказал Пушкин. — Проду буду выдавать раз в неделю. Поддержите репостами?
— Да! Конечно! Непременно! Всяко сразу! — заголосили друзья.
Пушкин встал, выбил трубку и гордо вышел из курительной.
— Ну-ну, — сказал старик Жуковский. Все ценили его за мудрость и то радушие, с которым старец относился к юным авторам. Хоть Жуковскому и стукнуло уже сорок, но он не чурался молодежи. — Не взлетит!
— Не взлетит, — поддержал Кюхля.
— Ещё и псевдоним дурацкий, — вздохнул Пущин. — Белкин, ну надо же такое удумать!
И коллеги Александра Сергеевича, не сговариваясь, потянулись за бокалами".
