Почему православный автор пишет романы о вампирах и магах, как
фантастические существа связаны с реальной сегодняшней жизнью и по какой
причине их сверхвозможности не приносят им счастья — об этом мы
поговорили с автором «Дозоров», известным писателем-фантастом Сергеем
Лукьяненко.
Мракобесие или сказка?
— Многие верующие с неприятием отнеслись к написанным Вами «Дозорам» и
их экранизациям, вплоть до обвинений автора в пропаганде сатанизма и
чернокнижия. Как Вы думаете, в чем причина такой категоричности?
— Видимо, в том, что все персонажи, которые нейтрально воспринимаются в
детских сказках или в удаленном от нас во времени и пространстве мире
фэнтези, в «Дозорах» оказались среди обычных людей, здесь и сейчас. И
при определенной трактовке моих книг получается, что совсем рядом с нами
живут затаившиеся ведьмы и колдуны. Что, конечно же, вызывает некое
раздражение у любого здравомыслящего человека — тут даже не важно,
верующий он или нет. Если сводить смысл книги и позицию ее автора лишь к
тому, что вот, мол, среди нас, оказывается, живут маги и вампиры, то
такая авторская позиция будет выглядеть по меньшей мере как разжигание
мракобесия.
На самом же деле для меня использование подобных персонажей — всего лишь
художественный прием, гиперболизация каких-то обыкновенных, присущих
каждому из нас человеческих качеств и стремлений до таких размеров, что
они начинают восприниматься как сверхвозможности. Этот прием помогает
показывать обычные человеческие отношения и проблемы более остро, более
рельефно, и, что немаловажно для читателя, более увлекательно.
— Получается, проблема неприятия «Дозоров» в том, что людям неуютно жить в таком мире, который показан на страницах Ваших книг?
— Кому-то неуютно, а кому-то, наоборот, очень даже уютно. Множество
читателей с восторгом воспринимают именно такую картину мира и были бы
очень рады, если бы всё было на самом деле так. Это главным образом
молодые люди, которые с точно таким же энтузиазмом восприняли бы,
наверное, появление в нашем мире черепашек ниндзя, терминаторов,
трансформеров, да кого угодно вообще, лишь бы было в реальности нечто
подобное. Чтобы и эльфы вокруг бегали, и хоббиты куда-то несли кольцо, и
волшебные палочки использовались в быту. Есть люди, которые просто
хотели бы увидеть сказку в жизни, и им, по сути, даже не очень важно,
какая именно это будет сказка.
Причина — в ошибочном восприятии художественного текста, когда он
полностью отождествляется с реальностью и на эту реальность
проецируется. Сказку нужно читать именно как сказку. Иначе даже в
«Курочке-рябе» можно найти эзотерические смыслы... я уж не говорю о
гоголевских «Вечерах на хуторе близ Диканьки».
— Восприятие художественного произведения рождается на стыке
авторского посыла и читательского прочтения. Мнение православных
читателей, не принявших «Дозоры», понятно. Но что же имел в виду
православный автор, когда населял страницы своих книг вампирами,
ведьмами и прочей нечистью?
— Давайте уточним: когда я начинал писать романы о «Дозорах» (первый из
них вышел в 1998 году), я верующим человеком еще не был. Думал на эту
тему, спорил, сомневался — но с Православием себя не отождествлял.
Крестился я позже, в 2002 году. Поэтому Ваш вопрос правильнее было бы
сформулировать так: почему я продолжил писать об Иных уже после
крещения? Но для начала скажу о своей исходной мотивации.
Я хотел через призму сказочного повествования показать два очень
распространенных типа отношения людей к миру и к ближним, противоборство
двух постоянных человеческих тенденций — альтруизма и эгоизма. Для меня
все светлые маги символизируют альтруистов, искренне желающих людям
добра и уверенных в том, что несут его в мир. В чем-то эта уверенность
может быть близка по духу большевикам раннего послереволюционного
периода, которые действительно с горящим взором шли доказывать свою
правоту повсюду и не боялись отдать жизнь в борьбе за то, что они
считали добром и правдой. Светлые уверены, что именно они несут людям
истину, добро и делают мир лучше. При этом ради такой высокой цели они
могут совершать и неблаговидные поступки.
Темные же — эгоисты в чистом виде. Они хотят, чтобы хорошо было именно
им. Ради этого они могут сделать мир вокруг немножко получше, а могут и
похуже — просто как им будет удобно в каждом конкретном случае.
Вот эти два типа человеческих устремлений я и хотел показать в
«Дозорах», придав повествованию сказочную, фэнтезийную форму. Хотя на
самом деле «Дозоры» — вовсе не фэнтези. Они скорее мимикрируют под
фэнтези, причем довольно успешно. К сожалению, определенную категорию
читателей зачастую интересует в моих книгах лишь этот внешний слой,
антураж — магия, оборотни, вампиры... Но я надеюсь, что для кого-то из
них «Дозоры» могут стать поводом к знакомству и с более серьезной
литературой.
Такова была исходная мотивация. По мере написания цикла она частично
менялась — какие-то темы (к примеру, идейный конфликт Темных и Светлых)
становились мне менее интересными, а какие-то (например, внутренний
конфликт главного героя цикла, Антона Городецкого) — более. Что же
касается того, почему я не бросил писать «Дозоры» после крещения — а
почему я должен был их бросать? Я не вижу причин, по которым
православный христианин не вправе использовать такой вот художественный
прием. Дело ведь не в самих приемах, а в том, ради чего они применяются —
то есть в посыле произведения. Так вот, я не вижу ничего несовместимого
с христианством в тех романах «дозорного цикла», которые написал после
своего крещения.
Вечно голодные
— Тема вампиров породила сегодня целую субкультуру. Как Вы думаете, в
чем причина интереса современных людей к такой мрачной теме? Почему она
сегодня столь актуальна?
— Действительно, вампиры всегда были представлены в фольклоре и
литературе как порождения зла и мрака, как существа, абсолютно
враждебные людям. Если вспомнить таких «классических» вампиров, то
видно: они вызывают только ужас и неприязнь. Современные же книги, все
эти «Сумерки» и так далее, создают небывалый ранее образ эдакого
романтичного вампира.
Мне кажется, этот образ — прямое порождение современной идеологии
потребления. Ведь если вдуматься, вампир символизирует некий идеал
потребительского отношения ко всему. Он всё время потребляет — чужую
кровь, чужую жизнь. У него нет других целей. Если бы вампиры могли пить
деньги, они бы пили деньги (что, кстати, и обыграл Виктор Пелевин в
романе «Ампир В»). Но деньги — это некий эрзац, а кровь — носитель
жизни. Девиз общества потребления — «Бери от жизни всё!». И в этом
смысле образ вампира сегодня является неким архетипом идеального
потребителя, который берет от жизни всё, включая и жизнь других людей.
Он всегда модно одет, он прекрасно выглядит, у него масса каких-то
недоступных обычным людям возможностей, он изящен, красив, силен. То
есть для поколения «Дома-2», которое воспитано на гламурных образах,
мелькающих на телеэкране, вампир — это всего лишь еще один модный
тусовщик. И для такой аудитории по большому счету уже нет принципиальной
разницы, что именно пьет вампир — человеческую кровь или шампанское по
десять тысяч долларов за бутылку. И то, и другое воспринимается просто
как некий напиток, доступный лишь избранным, в круг которых хочется
попасть любой ценой. И, конечно, тут имеет место извечная человеческая
мечта о бессмертии или хотя бы очень долгой жизни, которыми, по легенде,
обладают вампиры.
— Для того чтобы продолжать пить кровь…
— Да, чтобы продолжать пить кровь, потреблять. На мой взгляд, вампиризм —
это идея потребления в самом его концентрированном виде. Но обратите
внимание на важный момент: вампиры вечно голодны. Оказывается, идеальный
потребитель никогда не может насытиться: купил «Жигули», надо бы купить
«Форд». Купил «Форд», хорошо бы купить «Лексус», купил «Лексус», а вот —
«Бентли», тоже хорошая машина... И так во всем. А современная рекламная
культура формирует и стимулирует такой вечный голод всеми силами и
средствами. «Потребляй, потребляй, потребляй!». Вот основной заводной
ключик современного общества: создавать у человека потребности, которых
ранее он не испытывал. Сегодня действие рекламы на человеческую душу
действительно подобно укусу вечно голодного вампира, который и в своей
жертве пробуждает неутолимую жажду.
— В одном из «Дозоров» Антон Городецкий задает себе риторический вопрос:
«Кто же откажется от возможностей Иного?» Но когда тот же Городецкий в
«Сумеречном дозоре» разыскивает незарегистрированного Иного среди
жильцов элитного комплекса, он вычеркивает одного подозреваемого из
списка, как только выясняется, что тот — православный. Что это —
авторский ответ на вопрос героя? Указание на то, что православному
человеку сверхвозможности не нужны?
— Да, я считаю, что для человека православного, верующего, использование
магии даже в самых благих целях является невозможным. Приведу немножко
смешной, быть может, пример. Есть такие ролевые компьютерные игры, где
можно себе сделать персонажа-мага, а можно персонажа-священника, однако
их невозможно совместить в одном лице. То есть можно быть рыцарем и
священником, можно быть рыцарем и магом, но вот магом и священником —
нет. Видимо, создатели этих ролевых классов чувствовали, пусть даже
неосознанно, что магия и христианство несовместимы.
Слишком положительный вампир
— Читая художественные произведения, мы отождествляем себя с
понравившимся нам героем. Эффект сопереживания силен и в «Дозорах». Но
там почти все действующие лица — Иные, а люди являются лишь объектом их
манипуляций и источником магической энергии. Не странно ли для читателя —
сопереживать Иным, то есть тем, для кого мы, в сущности, не более чем
корм?
— Ответ снова заключается именно в той небольшой подмене, которую я, как
автор, сознательно использовал в «Дозорах»: рассказывая об Иных, я на
самом деле писал об обычных людях, с их обычными человеческими
достоинствами и пороками, силой и слабостью. И мне кажется, сопереживает
читатель не способностям и качествам героя, а ему самому, его
нравственной позиции, его выбору, поступкам. Герой может быть
сверхсильным или совсем слабым и беспомощным (можно вспомнить, например,
огромную тему «маленького человека» в русской классике). Это не так уж
важно. Всё равно читатель будет отождествлять себя с ним, потому что в
каждом из нас найдется что-то такое, что мы опознаем в полюбившемся нам
герое.
Хотя возможен и другой вариант сопереживания, менее оптимистичный, когда
читатель отождествляет себя с героем именно по причине его «крутизны»,
способности ломать челюсть с одного удара, повергать к ногам толпы
поклонниц, творить чудеса… Это уже не творческий процесс, а своего рода
компенсаторный механизм для людей с подростковыми комплексами, которые
им не удалось преодолеть. Ведь комплексующим подростком, увы, можно
оставаться и в сорок лет…
— Как Вы думаете, в кругу читателей «Дозоров» эта двойственность восприятия авторского текста имеет место?
— Конечно, имеет. К сожалению, а может, и к счастью, любую книгу можно
понять каким угодно образом. Например, после экранизации «Дозоров»
режиссер Тимур Бекмамбетов рассказывал мне, как ему пришло большое
письмо от какого-то общества ветеранов правоохранительных органов, где
было написано: «Спасибо за Ваш фильм, как же Вы замечательно все
рассказали про нас! Светлые Иные — это действительно мы. Да, нас сегодня
все презирают и гонят, но мы обязательно вернемся к власти и
восстановим коммунистические идеалы…», ну и так далее. Абсолютно
искренне и радостно так поблагодарили. В то же время одна наша известная
либеральная деятельница считает, что светлые Иные — это Ходорковский,
Немцов и прочие... То есть каждый понимает книгу так, как ему хочется. И
предугадать все подобные реакции я как автор просто не в состоянии.
— У Вас множество фанатов, которые играют в ролевые игры по «Дозорам»,
организуют сетевые сообщества, называют себя именами Ваших героев.
Чувствуете ли Вы свою ответственность за этих людей? Пытаетесь ли как-то
положительно влиять на эту субкультуру?
— Разумеется, чувствую. По известному принципу — мы в ответе за тех,
кого приручили. А вот влиять… Влиять напрямую очень сложно. Как я уже
говорил, каждый видит в книге что-то исключительно свое. У любого
фаната, если ему начать объяснять, что он неправильно понял в твоем
произведении, включается замечательная реакция, известная по анекдоту о
фанатах Толкина: «Профессор был неправ, мы лучше знаем, как всё было».
Такие читатели всегда уверены, что всё понимают в книге гораздо лучше,
чем ее автор. И я стараюсь как-то влиять на эту часть своей аудитории
исключительно через новые книги. Когда я вижу, что есть неправильная, на
мой взгляд, тенденция понимания какого-то произведения или момента, я
пытаюсь в других книгах этот момент переиграть, объяснить свою точку
зрения. Это действует гораздо эффективнее, чем прямая полемика или
менторское нравоучение.
Например, после экранизации «Дозоров» появилось множество восторженных
отзывов о том, какие «замечательные» там получились вампиры. А нужно
сказать, что в фильме действительно были очень хорошо созданы эти
образы. И Чадов замечательно сыграл, и всеми любимый Золотухин.
Естественно, их персонажи стали восприниматься как положительные. Это
давно известный эффект влияния личности актера на своего персонажа.
Точно так же когда-то Высоцкий сыграл очень неоднозначную роль Жеглова. И
сразу оказался Жеглов во всем прав, даже в очень сомнительных своих
поступках. Так вот, когда я увидел, что вампиры в киноверсии «Дозоров»
получились такими симпатичными, я специально в книгу «Последний дозор»
внес момент про этого «симпатичного» отца Кости, который убил десятки
людей, чтобы стать высшим вампиром. Написал жесткую и даже чисто
физиологически очень неприятную сцену, чтобы разрушить этот кинообраз
прекрасного романтичного вампира, который гламурно попивает
консервированную кровь через трубочку и никому не вредит. С моей стороны
это был вполне осознанный авторский ход. Хотя я очень не люблю подобные
физиологичные чернушные моменты, но здесь решил сделать так, чтобы мои
читатели перестали симпатизировать вампирам, пускай даже и киношным.
— К слову, о физиологических подробностях, которые Вы не любите.
Скажите, для чего Вы в «Дневном дозоре» на полторы страницы прописали
откровенно непристойную сцену? Издатели потребовали?
— Нет, издатели не требуют таких глупостей. Вернее, издатель может
что-то подобное советовать, когда приходит начинающий автор, у которого
всего одна книжка в руках, и он готов на всё, лишь бы ее опубликовать.
Вот в таких случаях ему и начинают объяснять, что на первой странице
должно быть два трупа, на десятой — постельная сцена, и так далее.
А мне просто нужно было принизить образ Иных, потому что они стали
обретать слишком уж положительные черты. И я решил устроить им такую
чернушную сцену. Решил показать, что при всех сверхспособностях и
некоторых положительных качествах Иным свойственны самые разные пороки.
Да, это достаточно жесткий метод, но, пожалуй, единственно работающий.
Потому что иначе… иначе нужно писать совершенно другие вещи, что-то
вроде «Властелина колец», в котором очень четко прописано, где добро, а
где зло, где мы понимаем, что благородный эльф ни в коем случае не
опустится до того, чтобы смазывать свои стрелы трупным ядом.
— Но слишком уж жестко у Вас это получилось. А главное, совершенно нетипично для того, что Вы пишете.
— Понимаете, я ведь тоже человек, который имеет свои собственные бзики и
недостатки. Вот мне приходит подряд пять-шесть отзывов о том, что
книжка-де у автора какая-то детская совсем, герои там сексом не
занимаются, все такие благородные из себя. Читаешь-читаешь — и в
какой-то момент, осознанно или неосознанно, это тебя цепляет, ты
думаешь: ах, «детская»? Ну сейчас я вам устрою такую «детскую» сценку!
Думаю, это был просто такой вот срыв. Вообще же я стараюсь в своем
творчестве избегать подобных вещей, даже там, где ситуация, казалось бы,
предполагает какую-то двусмысленную шутку или откровенную сцену.
Сомнения Иного
— По сравнению с людьми, у Иных огромные возможности, но эти возможности
не делают их счастливыми. Что это — изначальная авторская задумка или
случайность?
— Это абсолютно осознанная авторская задумка. И даже более того —
глубокое мое убеждение. Счастье, к нашему счастью, не зависит от сил и
возможностей человека, от его внешности, от количества денег, от
каких-то других факторов. Можно быть счастливым человеком, будучи бедным
и больным, а можно быть глубоко несчастным, даже если у тебя яхта
длиною в двести метров и собственный стадион с футбольной командой.
— А как бы Вы сформулировали — что такое счастье?
— Вопрос тянет на отдельную книжку. Я бы сказал так: счастье заключается
в некой гармонии человека с собой и с окружающим миром. Наверное, Иные в
принципе не могут быть счастливы, потому что само их существование —
это постоянная неудовлетворенность. Они по самой своей сути —
потребители, мы ведь уже говорили об этом. Чем больше имеешь, тем лучше
понимаешь, сколько ты еще не получил. Поэтому гармонии здесь достичь в
принципе невозможно. Счастливым может быть лишь тот, кто сам отдает себя
другим.
— Пушкин видел смысл творчества в том, чтобы чувства добрые в людях
пробуждать. В чем Вы видите положительный смысл «Дозоров»? Какие добрые
чувства этот цикл, по-Вашему, может пробудить в читателях?
— Мне представляется очень важным то, что главный герой «Дозоров» Антон
Городецкий, даже получив способности Иного, все-таки остается человеком
по своей психологии, по мотивации поступков… Наверное, это самое
главное. Он продолжает искать, пытается понять свое место в жизни,
старается принимать решения, исходя из лучших своих человеческих
качеств, а не из того, что он — великий маг, обладающий огромными
возможностями и силой. Видит свои слабости, понимает свою
ограниченность, но все равно каждый раз пытается принять какое-то
наиболее доброе, правильное, хорошее решение. Потому что умение
сомневаться, в том числе и в своих решениях, относиться к ним
критически, переосмысливать — это одно из самых важных качеств в
человеке. И, может быть, одно из самых нужных качеств, которого всем нам
сегодня так не хватает.
Ну а если вернуться к тому, о чем мы уже говорили, можно сказать, что
Городецкий, пускай интуитивно и не осознавая этого до конца, пытается
сопротивляться тем обстоятельствам, в которых он оказался, пытается
сохранить в себе человечность и не стать Иным окончательно. В сущности,
это некий архетип современного героя, выражающего протест против
идеологии потребления, навязанной сегодня всем нам. То есть Иные — это
такие элитные потребители экстра-класса, вип-потребители. И для меня
очень важно было показать, что Городецкий, оказавшись в числе
«приглашенных на вечеринку», все-таки внутренне не соглашается с этой
вампирской идеологией. Он понимает, что и светлые, и темные Иные — это
вовсе не силы Добра и Зла, а просто представители двух различных типов
отношения к людям, парадоксально сходящиеся в эгоистичных мотивах своих
поступков. Однако есть и третий путь — всегда оставаться человеком. Даже
если всё вокруг заставляет тебя перестать им быть.
ФОМА №3(95), 2011 г.
